Про умных и немножко нервных мам
Я с огромным интересом читаю и перечитываю статьи на темы материнства и воспитания детей. Соглашаюсь, не соглашаюсь, спорю сама с собой и другими. Вспоминаю, могу украдкой всплакнуть. Примеряю на себя чужие советы. Читаю комментарии: часто с благодарностью, иногда с возмущением, порой — с непониманием.
Комментарии — это очень интересно. Сколько всего обрушивается на нас, мам, которые всего лишь хотели поделиться своим сокровенным: радостью, болью, опытом, тем, что где-то вычитали и узнали. Да, многие читатели понимали нас, сопереживали, радовались с нами и грустили. Но были и те, кто посылал нас к психологу, неврологу, а то и к психиатру.
Нас хвалили. Нас ругали за то, что мы мним себя самыми умными, стоим «в белом пальто» и кого-то учим. А порой обвиняли в том, что, будучи неадекватными и социально опасными индивидами, мы вообще посмели кого-то родить и испортить ему жизнь.
Знаете, многие из этих упреков справедливы — и в то же время нет. Мы, мамы, лезущие к другим со своим опытом и советами, одновременно и правы, и нет. Почему я сейчас так считаю?
Вспоминаю себя. Самой «умной» и «опытной» я была, когда у меня был один ребенок — старшая Варя. Нет! Раньше! Когда я была еще беременной и прочитала кучу умных книг.
Едва осознав, что беременна, а, значит, я мать, я учила свою родившую месяц назад соседку, как правильно прикладывать малыша к груди и жестко критиковала ее «недалекого» консультанта по грудному вскармливанию. С видом заслуженного работника образования я давала всевозможные советы своим «детным» подругам, указывала на ошибки в воспитании и сетовала, что растят они непонятно кого.
Другими словами, как большинство бездетных, я была самым крупным специалистом в деле воспитания подрастающего поколения. И удивлялась, что меня с моими советами практически прямым текстом посылали.
Потом родилась Варюша… И — о, неожиданность! Все мои представления рухнули в один день. Грудное вскармливание сразу не задалось. Несмотря на мои поистине энциклопедические знания в этом вопросе, дочка стала искусственницей. Более того, она была не ангелом, как предполагалось, а вечно орущим иссиня-черным существом, причем таким крохотным и слабеньким, что я боялась к ней прикоснуться.
Когда у дочери начались колики, я прижимала ее к себе дрожащими руками и думала, что она умирает. В храме я подавала записки «О здравии тяжелоболящего младенца Варвары», чем насмерть перепугала настоятеля отца Антония.
Несмотря на то, что все у меня с Варварой шло наперекосяк, я была очень горда собой как матерью, а ею как дочерью. Я любовалась «своей принцессой» и гордо думала: «Экие мы с мужем молодцы! Такую красоту забабахали!»…
После года я не знала с ней проблем. Она всегда играла сама с собой, ей никто не был нужен. В песочнице она могла сидеть часами. А я — неподалеку на лавочке с книжкой. И совершенно не понимала родителей, которые носятся за своими «безумными детьми» по всему парку.
Она никогда ни у кого ничего не отнимала, а когда отнимали у нее — отдавала и просто стояла и смотрела. На качели Варя особо не хотела, горок боялась до четырех лет и в те же четыре года впервые (!) разодрала себе коленку — бежала и упала. До трех лет она предпочитала ездить в коляске и никогда оттуда не рвалась. Она просто созерцала. Смотрела на мир своими огромными серо-голубыми глазами и «впитывала его».
В 3 года она научилась читать и к школе прочитала почти все детские книжки. Складывала и вычитала в уме двухзначные числа. Очень рано полюбила слушать мои рассказы о Боге, святых, иконах и праздниках. И спокойно выстаивала в храме службы напролет.
В общем, чудо, а не ребенок. Я так гордилась ею и своим педагогическим гением! И менторским тоном раздавала советы, как довести детей до такой «кондиции»: «Просто скажите ему… и все».
Особенно меня возмущали «эти многодетные», похожие на обезьянок из известного мультика. Их я буквально забрасывала своими знаниями. Они лишь кротко улыбались в ответ и беспомощно разводили руками. Позже, при более близком знакомстве с такими семьями, они часто говорили мне, что в детях понимают немного. Потому что каждый ребенок — большой сюрприз. Единственный совет, который из них можно было «выбить»: «Ой, с детьми всегда все по-разному».
В общем, у других мои советы почему-то не работали. Их детям нельзя было «просто сказать и все». И я презрительно хмыкала и, в конце концов, начала считать Варю просто уникальным ребенком. И что только я умею воспитывать таких прекрасных детей. Как же я ошибалась!
Уже потом, позже, я осознала, что многие мамы одного ребенка уверены, что он у них уникальный. И что они-то знают о воспитании все. Как, собственно, и бездетные.
Несмотря на «уникальность» Варюши, я, помня первые «катастрофические» месяцы нашей с ней совместной жизни, долго не хотела еще детей. К тому же я работала — сначала на двух работах, потом на одной. И вообще, «расправила крылья». Советы типа «с двумя проще, а с тремя — вообще рай на земле» я тогда воспринимала примерно так же, как некоторые читатели сейчас воспринимают подобные советы уже из моих уст.
А потом у нас родилась Соня. И тогда-то я поняла, что наша Варюша совсем не уникальная, а самая обыкновенная девочка — до банальности. А еще — что все дети разные. С Соней вся моя гениальная педагогическая система, выработанная уже не по книжкам, а опытным путем с Варей, мгновенно дала крен. Я вообще не понимала, что этой Соньке от меня надо!
Все, что я делала с Варей и советовала другим, с Соней не работало никак! Она делала все наоборот. Все! Она все время висела груди. Все время! Ночами ела каждые двадцать минут. Однажды в два часа ночи я нашла себя на полу посреди комнаты и так и не вспомнила, как я там оказалась. Наверное, после очередного кормления положила ее в кроватку и просто рухнула.
Варя ела как птичка — клюнет пару раз и все. Соня лопала как какой-нибудь толстый, заматеревший командир пехоты. Обед к году выглядел так: в течение часа грудное молоко, потом борщ, пара котлет, компот и опять час грудное молоко. И так весь день. Ела она везде — дома, на улице, в магазине. Когда я поняла, что на дворе конец ноября, минусовая температура, идет снег, а я под удивленные взгляды прохожих сижу с ней на лавочке, простите, с обнаженной грудью, я ее отлучила.
Варе не нужна была компания — Соня рвалась «тусоваться». Варя созерцала — Соня отнимала все у других детей, дралась, кусалась, вопила как резаная, не хотела садиться в коляску, вырывалась, убегала, грозила мне издалека лопаткой… Она вела себя так, что я порой отходила в сторонку и делала вид, что этот ребенок не со мной. И если бы мне в тот момент кто-то посоветовал (как я когда-то): «А вы просто скажите… и все», я бы его убила!
Я забыла, что такое сидеть на лавочке и читать книжку. Я вообще забыла, что такое сидеть.
Я поняла, что одни и те же методы воспитания с моими дочками действуют кардинально противоположным образом. Говорят, что если ребенок напакостил, его можно посадить на диван и заставить думать над своим поведением. Для подвижной Сони это была невыносимая кара. Для Вари — счастье. Она могла сидеть часами и мечтать о чем-то своем. Угроза «я лишу вас праздника!» повергает Соню в глубокий шок, а Варя с удовольствием останется дома и что-нибудь читает.
Когда Соня «пришла в сознание», примерно к полутора-двум годам, оказалось, что это просто чудесная девочка. Девочка-солнце, девочка-любовь, девочка-праздник. Она не может пройти мимо и не обнять, не поцеловать. Она хочет всем нести радость, готова снять с себя последнюю рубаху, даже вину сестер готова взять на себя. Понятно, что бывает всякое, но общий настрой у нее такой.
Вспоминаю правило журналистки Алеси Лонской: «Не оставайтесь с ребенком надолго одни». Знаете, сейчас я его понимаю. Но тогда, когда у нас было двое детей, несмотря на активность Сони, я получала огромное удовольствие от постоянного общения с ними. Я не отдала Варю в сад, потому что мне нравилось заниматься с ними самой. Я была счастлива, что мои дети рядом. Сколько всего мы прочитали, сколько игр придумали, сколько поделок сделали! На какие только кружки ни ходили! Мне не нужно было время на себя, потому что я получала кайф и даже отдыхала, проводя время с детьми. Так что, услышь я этот совет в то время, я бы очень удивилась.
Но вскоре появилась Дуняша. И мы решили, что наконец-то у нас родился ангел. В первые месяцы наша третья доченька не плакала, не капризничала, у нее почти не болел живот. Дуня вообще не просыпалась ночами, даже чтобы поесть. Спала она по 10-13 часов. Ее не нужно было укладывать: положила и все: она глазела молча по сторонам и засыпала. Мы с мужем даже грешным делом подумали, что это нам в награду за смелость — что решились на третьего. Это было золотое время, еще лучше, чем с двумя!
Когда Дуне исполнилось полгода, наша жизнь изменилась раз и навсегда. Видимо, дочь решила: «Поигрались и хватит!». И открыла рот! Так до сих пор и не закрыла. Вскоре я поняла, что оказывается, Соня вела себя просто идеально — даже тогда, когда я делала вид, что это маленькое хулиганье не со мной. К ней хотя бы изредка можно было найти подход. К Евдокии подходов нет! По крайней мере, у меня.
Едва заговорив, Дуня заявила: «Я здесь главная!» и с тех пор не шла ни на какие компромиссы. Сейчас стало уже чуть легче, но лет до трех она воплощала в себе все то, за что я презирала «этих безумных детей» и их не менее «безумных родителей», которые ничего не могут с ними сделать.
Не слушаться меня — такой лозунг она сделала своим жизненным девизом! И проявила в этом железный характер, чем иногда даже вызывала мое восхищение. Дуню можно наказать, поставить в угол, лишить сладкого, праздника, всего на свете. Она «отбудет срок», выйдет на свободу и сделает все по-своему. Попробуйте дать мне какие-нибудь умные советы — я просто рассмеюсь вам в лицо. А, скорее, расплачусь. Как же я полюбила в это время ходить куда-то одна! Слава Богу, иногда у меня была такая возможность.
В общем, от Дуни я долгое время была в шоке. Таких детей у нас еще не было. И, если честно, она вообще отбила у меня желание рожать. Правда, ненадолго: вскоре у нас появилась Антонина.Тоня довела мои удивление и шок до кульминации.
«Это же четвертый ребенок, — думала я! — Чем меня еще можно удивить?!». Тем более, Дуня закалила меня так, что я могла бы с легкостью работать в колонии для особо опасных преступников.
Три первых месяца Тониной жизни я провела, скача на большом мяче и пытаясь ее укачать. Грудь она брала только в сонном состоянии и только во время этих моих прыжков. Если я кормила ее не дома, то просто скакала как конь с ней на руках, чем снискала себе славу местной сумасшедшей. Живот у нее болел так, что Варины колики показались мне раем. Самые страшные вопли приходились на вечер — с девяти до полуночи.
Понятно, что все это было временным и прошло, и сейчас уже намного легче. Я бы сказала — радостно. Но был период, когда моя психика просто не выдержала и на несколько месяцев «ушла в отпуск».
Возвращаюсь к тому, с чего я начала: я поняла свою ошибку. Я писала какие-то статьи, давала советы: и как воспитывать детей, и как лечить голову (если прихватило), и как этого избежать. Сама для себя придумывала правила. Но оказалось, что даже в одной семье все дети абсолютно разные. И то, что работает с одним, совсем не подходит другому.
И мамы и папы тоже разные. И нет ничего универсального. Поэтому когда в дискуссиях по поводу статей о воспитании кто-то удивляется, это значит, что у него просто не было такого опыта. Многодетные чаще всего улыбаются и хихикают в рукав: они-то знают, что с детьми ничего непонятно. А кто-то грустит, потому что совет «больше отдыхайте!», например, для матери-одиночки звучит как издевка.
Что же мы, мамы одного или нескольких детей можем сделать? Ни в коем случае не учить. Мы просто можем рассказать о себе, о своей жизни. И люди что-то возьмут себе на заметку. А еще мы можем не просто советовать «сходить куда-то с подругой или одной», а помочь это сделать. Ведь у многих действительно нет возможности оставить ребенка, сходить к подруге или просто посидеть одному на диване. Я знаю таких людей. Для них это будет важнее советов.
Недавно ко мне на улице подошла женщина с девочкой в инвалидной коляске. Спросила, не я ли пишу статьи о «сумасшедших» буднях многодетной семьи. Мы перекинулись парой слов, а потом она сказала: «Вы просто не понимаете, какая вы счастливая. Я бы все в жизни отдала, чтобы моя доченька бегала вот так, как ваши дети, падала, разбрасывала игрушки, не слушалась… Визжала, дралась, мирилась… А она никогда — слышите — никогда этого не сделает! Вы пишете, как вы все устали! А я Бога молю, чтобы оказаться на вашем месте».
Что тут сказать? Я проплакала весь вечер. А потом случилось еще кое-что.
Пришла Варя и попросила по случаю праздника надеть мои капроновые колготки. Они оказались ей почти впору. И тут я поняла, что моя старшая дочь выросла. Она уже любит гулять сама. Она ходит в походы без нас, родителей. У нее есть часть жизни, в которой меня уже нет.
А совсем скоро все наши дети вырастут, у них будут свои семьи. И мы с мужем, если, даст Бог, доживем, будем сидеть в своем чистом доме одни. Никто не будет шуметь, разбрасывать игрушки, ссориться, просить есть или вытереть попу. Будем сидеть и грустить. И вспоминать, какие мы были когда-то счастливые, когда дым стоял коромыслом. Когда Дуня застревала в стуле и приходилось ждать три часа папу с работы, чтобы он ее оттуда вызволил… Как Варя забывала позвонить из школы и не брала трубку, а мама с мокрой головой зимой в халате мчалась туда узнать, жива ли… Как Соню укусила оса… Как Тоня часами не слезала у папы с рук, и он не мог ничем заниматься…
И будем с нетерпением ждать, когда нам привезут внуков. Чтобы опять шум, визг, игрушки. Колики и зубы. И споры за честь поменять памперс или повезти коляску. Потому что это и есть счастье.
Елена Кучеренко
